Призраки озера - Страница 62

Взрослые – Оливия с Сетом, Марта и Келли – вышли на веранду следом за ними. Со своего наблюдательного поста они видели, как девочки, оживленно переговариваясь, заглядывают в окна машины, а затем с радостными возгласами устремляются к задней двери. Через секунду они уже возвращались обратно, что-то прижимая к груди.

– Ма-а, ты посмотри только! – крикнула Сара дрожащим голосом.

Спустившись вниз вместе с остальными взрослыми, Оливия увидела, что Сара бережно прижимает к себе крошечного пушистого дымчато-серого персидского котенка. На шее котенка была повязана розовая ленточка с именем Сары. В руках у Хлои был точно такой же котенок, только на ленточке значилось ее имя.

– Сара! – Оливия обняла девочку.

– Я больше всего на свете мечтала о таком котенке, – благоговейно проговорила девочка, словно не веря своему счастью. Затем застенчиво подняла глаза на Сета, стоявшего позади Оливии: – Спасибо вам, Сет.

– Пожалуйста, Сара, – ответил он, судя по всему, тронутый этой сценой.

Хлоя была довольна таким подарком не меньше своей подруги.

Позднее, когда выдался удобный момент, Оливия поблагодарила его за доброту.

– Ты заметила, что я привез двух котят, – сказал он, устроившись на диване перед телевизором, скрестив на груди руки и наблюдая за девочками, которые возились на полу с котятами. – Абсолютно одинаковых, чтобы не было обид. Ты считаешь, я поступил правильно?

– Сам видишь, как они счастливы, – кивнула на девочек Оливия. Она сидела на том же диване, только с другого конца. Их взгляды встретились, она улыбнулась ему тепло, с признательностью. Они некоторое время молча наблюдали за возней детей с котятами. Им было так хорошо, что слов не требовалось.

Оливия видела, что Сет явно старается и делает успехи, хотя исполнение привычных родительских обязанностей – к примеру, подоткнуть одеяльце на ночь или обнять дочь просто так – дается ему непросто. В ответ на его внимание Хлоя, как правило, отвечала хорошим поведением.

Проблемой оставалось время. Оливия понимала, что Сету его катастрофически не хватает. Помимо напряженной работы, забот о Хлое и Большом Джоне, была еще Келли. После химиотерапии она чувствовала слабость и недомогание, и он был ей нужен, хотя она всячески скрывала это своим привычным пренебрежительно-насмешливым отношением к болезни. И все же Сет был ее единственным ребенком, и они были страшно привязаны друг к другу. Он оставался рядом с нею дважды в неделю по утрам, когда ей вводили лекарства, а также по вечерам, когда Хлоя засыпала. К тому же приближалось время свадьбы, и Мэлори чуть ли не каждый день заезжала в «Боутуоркс», чтобы посоветоваться по тому или другому вопросу, связанному с приемом. Оливия поражалась, как Сет вообще может работать при такой нагрузке, да еще так же эффективно, как и раньше.

К концу сентября распорядок дня Оливии полностью установился. Она вставала в половине седьмого, поднимала, одевала и кормила девочек, затем к восьми часам отвозила их в школу и в восемь пятнадцать была на службе. Рабочий день ее длился до двух сорока пяти, и в три она уже забирала девочек из школы. Вся вторая половина дня у нее была свободной, и она могла проводить время с Сарой и Хлоей. Помимо прочих родительских обязанностей, Оливия проверяла домашние задания, играла с девочками, отвозила их на занятия спортом, посещала собрания Ассоциации учителей и родителей и даже вызвалась помочь организовать собрание школьной Гильдии девочек «Брауни». Впервые с рождения дочери она могла уделять ей столько времени. Если бы не тревога за Большого Джона и Келли, да не ночные кошмары, которые продолжали ее мучить, Оливия испытывала бы большую радость, чем за все предыдущие годы.

Правда, кошмары приходили не каждую ночь. Иногда ей казалось, что лучше было бы наоборот, потому что иначе она всегда жила их ожиданием. Никакой системы в их появлении не было, просто они то появлялись, то переставали ее тревожить.

В этих кошмарах всегда царила ночь. Оливия всегда оказывалась на берегу озера, а мама, в чем-то белом, отделанном широкими кружевами, – в воде. Мама кричала ей: «Беги! Спасайся! Беги прочь!», а потом исчезала под водой, словно кто-то невидимый тащил ее вглубь.

Самым пугающим было то, что каждый раз во сне появлялись новые детали. Однажды Оливия заметила, что глаза матери распахнуты от ужаса, а на губах нет помады, в другой раз по поверхности воды шла рябь, словно что-то плыло позади Селены, которая испуганно обернулась к берегу; в третьем сне Оливия оказалась беспомощной свидетельницей того, как тонула мать: поверхность озера заволновалась, тонкая рука с напряженно растопыренными, устремленными к небу пальцами мелькнула над поверхностью воды и исчезла.

Постоянным было одно: каждый раз Оливия просыпалась от ужаса. Она лежала в постели в темноте, обливаясь потом, с расширенными от страха глазами и убеждала себя, что все это только сон.

А сон ли? До возвращения на плантацию Ла-Анжель у нее никогда таких снов не было. Теперь же эти кошмары стали настолько навязчивы и настолько тревожны, что она задумалась: действительно ли это только продукт ее подсознания?

Несколько раз, когда Оливия пробуждалась от кошмара, она могла поклясться, что слышит тонкий, едва уловимый запах любимых духов матери.

Да нет же, это все игра воображения, пыталась убедить себя она. Как и кошмары – лишь проявление ее страха перед озером. Она боится озера, поскольку в нем утонула ее мать. Когда Оливии удавалось размышлять рационально, то есть в дневные часы, все казалось совершенно понятным.