Призраки озера - Страница 32

– Большой Джон говорил, что мне надо всыпать? – Оливия оторвала взгляд от дороги и удивленно взглянула на Келли. Ей было странно, что Большой Джон вообще интересовался воспитанием детей. Еще труднее было представить себя и свою мать вместе. Ее память запечатлела, как моментальное фото, всего несколько подобных сцен. Хотя за последние сутки, с тех пор, как Оливия вернулась домой, на плантацию Ла-Анжель, она ощутила как никогда ранее тесную связь с матерью. Как будто здесь, где жила и умерла Селена, осталась часть ее существа, и теперь Оливия чувствовала это.

– Кажется, он вышел из себя после того, как ты швырнула тарелку спагетти во время очередного приступа плохого настроения. У нас в тот вечер были гости, и твоя выходка всех шокировала. Большой Джон наорал на тебя и на твою маму за то, что она плохо тебя воспитывает. Но Селена посмотрела ему прямо в глаза и спокойно сказала, что сама знает, как обращаться со своим ребенком. Потом взяла тебя на руки и вышла. Я была восхищена ее поступком. В те дни нужно было иметь немалое мужество, чтобы противоречить Большому Джону. Но Селена никогда не была слабохарактерной. Спокойной – да, но если ее задевали, могла показать характер. А уж тем, кто обращался с тобой не так, как надо, не давала спуску.

Оливия слушала ее молча. В голову лезли обрывки воспоминаний, но ничего определенного она вспомнить не могла. Единственное, что она совершенно неожиданно ощутила с удивительной ясностью, – это что кто-то очень любил ее. Мать любила ее. При этой мысли к горлу подкатил комок. Она сглотнула, сделала глубокий вдох, пытаясь восстановить контроль над своими эмоциями. Наконец сумела выдавить из себя:

– Ты знаешь, я почти не помню маму.

– Ничего удивительного, – участливо взглянула на нее Келли. – Тебе было всего шесть лет, когда она… умерла.

От Оливии не ускользнуло мимолетное замешательство Келли. Ей показалось, что она хотела сказать что-то другое. Оливии о многом хотелось ее расспросить, но сейчас было не время и не место. Келли и без того была на пределе.

Оливия опасалась, что если она продолжит разговор о матери, то расплачется, а ей не хотелось еще больше огорчать Келли.

– Расскажи мне, когда планируется свадьба Сета и Мэлори, – попросила Оливия, пожалуй, чересчур резко сменив тему разговора. – Венчание состоится в церкви Святого Луки?

Церковь Святого Луки была епископальной церковью в Ла-Анжеле, основанной в 1837 году – почти одновременно с самим городом. Арчеры на протяжении нескольких поколений были одними из главных ее прихожан.

Келли с улыбкой покачала головой:

– Мэлори пригласила почти пятьсот человек, так что церковь Святого Луки отпадает – слишком мала. Церемония состоится в соборе Святого Бартоломея в Батон-Руж. А прием – в загородном клубе. Мэлори взяла все приготовления в свои руки, но, мне кажется, Сет предпочел бы что-то более скромное. Он ничего не говорит, но я-то его знаю. Его это начинает нервировать.

– Правда? – Оливия улыбнулась, представив себе Сета, охваченного предсвадебными волнениями.

– Ты знаешь, Сету приходится очень нелегко. – Голос Келли вдруг стал серьезным. – Я имею в виду свою болезнь. Он всегда пытается все решить сам. Если что-то не так, если у кого-то проблемы, Сет сразу пытается с ними разобраться. Но в моем случае он ничего изменить не может.

Оливия не знала, что сказать. Ее выручило то, что впереди показался поворот на Батон-Руж, и разговор прервался. Оливии пришлось сосредоточить свое внимание на переезде через длинный, забитый машинами мост, соединяющий берега Миссисипи и ведущий в город. Так что к зданию больницы они подъехали в молчании.

Отделение реанимации находилось на четвертом этаже больницы Святой Елизаветы. Когда они шли по длинным коридорам, Оливию охватила дрожь. То ли так усиленно работал кондиционер, а может быть, это разыгрались нервы. Джинсовая юбка, белая блузка без рукавов и плетеные сандалии на босу ногу казались подходящей одеждой для знойного дня, но сейчас Оливия позавидовала Келли, которая предусмотрительно накинула поверх блузки кофточку, едва вошла в помещение.

– Надеюсь, мы больше не услышим плохих новостей, – тихо сказала Келли, беря Оливию под руку, Они пересекли приемный покой, где суетились медсестры, и направились к отделению реанимации. Келли сжимала руку Оливии своими холодными и худыми – кожа да кости – пальцами. Это снова напомнило Оливии, что ее тетя тяжело больна, и она бережно накрыла рукой руку своей спутницы.

– Сет позвонил всего час назад, так что вряд ли есть новости, – заметила Оливия, провожая глазами санитара в зеленом халате, катившего по коридору каталку. Резиновые колеса скрипели, соприкасаясь со скользким, серым в крапинку полом. На кровати без движения лежала худая женщина с растрепанными редкими седыми волосами. Глаза ее были закрыты. С металлической стойки, прикрепленной к кровати, свисала капельница, содержимое которой по прозрачной трубке поступало в вену больной женщины.

Келли посмотрела на каталку и тут же отвела взгляд. Оливия почувствовала, как по телу тетушки пробежала дрожь. От страха? Оливия не сомневалась, что Келли представила себя на месте этой женщины.

– Келли, тебе не следовало приезжать!

По коридору навстречу им шла Белинда Вернон. Аккуратно уложенные короткие рыжеватые волосы обрамляли усталое и бледное лицо. Она протянула обе руки Келли, словно стремясь поддержать ее. Слева позади нее над открытой дверью висела табличка: «Комната ожидания». Из этой двери показался Филипп Вернон, поискал глазами мать, заметил Келли с Оливией и направился к ним. Отделение реанимации находилось в самом конце коридора.